Написано NADYNROM Оригинальное сообщение

Неизвестный художник. Портрет Павла Ягужинского



Как и многие выдающиеся "птенцы гнезда Петрова", Павел Иванович Ягужинский начал службу денщиком Петра Великого. Аккуратный, умный, красивый денщик был иностранцем, родился в Польше в 1683 году в семье органиста, перебравшегося в Москву. Со временем денщик превратился в капитана гвардии, исполнителя многих сложных поручений Петра.

Ему предстояло то провести секретные переговоры, то разведать что-то важное, то найти скрывшегося от царского возмездия беглого русского дипломата. Для этих непростых поручений у Ягужинского были все данные: аналитический ум, знание нескольких языков, красивая внешность, легкость в общении с людьми, умение в них разбираться, недюжинные организаторские способности.

При этом Ягужинский - человек веселый, симпатичный, обаятельный - был своим в семье царя. Он рыскал по Европе в поисках женихов для царских племянниц и дочерей и обо всем подробно писал Петру и Екатерине.

К тому же без него не обходился ни один праздник в Петербурге. По воспоминаниям современников, Ягужинский был всегда истинной душой компании: галантный кавалер, остроумный рассказчик, неутомимый танцор, обаятельный собутыльник. Словом, как писал биограф Ягужинского, "он любезностью своею одушевлял все общества, в коих находился".

Когда в 1718 году Петр учредил свои знаменитые ассамблеи, то как раз Ягужинскому он поручил заниматься этим новым, непростым делом - до тех времен вечерний публичный отдых в России был в диковинку.

Неудивительно, что гости не могли, как предписывалось в правилах ассамблей, отдыхать "вольно" и непринужденно в компании себе подобных и правила нарушали. И тогда к ним подходил веселый, но неумолимый маршал Ягужинский, подходил со знаменитым кубком "Большого Орла", наполненным доверху вином (а может быть, и водкой), и заставлял нарушителя на потеху гостям осушить до дна этот чудовищный сосуд, который ныне красуется на столе в петергофском дворце Монплезир.

Недреманое "око государево"



В 1718 году начинается и серьезная государственная карьера Ягужинского. Царь предписывает ему следить за ходом начатой тогда государственной реформы, а также наблюдать за порядком в Сенате, членов которого царь уподоблял "торговкам, на базаре галдящим".

Наконец, в 1722 г. Петр назначил Ягужинского на невиданную ранее должность генерал-прокурора, главного контролера империи. Отправляясь в Персидский поход, Петр называл Ягужинского "оком государевым" с огромными полномочиями. На прощание он сказал сенаторам, что если распоряжения Ягужинского покажутся сенаторам "противными моим и государственным выгодам, вы однако это исполняйте и, уведомя меня, ожидайте моего повеления".

Такого доверия Петр, человек подозрительный и скрытный, кажется, не испытывал ни к одному из своих сподвижников. И надо сказать, что Ягужинский за всю свою карьеру ни разу не подвел государя, он пользовался царским доверием до конца и стал одним из влиятельнейших сановников Петра.

Сила его заключалась не в близости к царю (были люди, стоявшие к государю и поближе), а в том, что Ягужинский был честным и неподкупным человеком. Поэтому он казался опасной белой вороной в толпе высокопоставленных воров и воришек у трона. Георг Гельбиг - автор уничтожительной для русской знати XVIII века книги "Русские избранники", написанной по воспоминаниям современников, - только Ягужинскому воздал хвалу как необыкновенному человеку, отметив в старомодном, галантном стиле XVIII века главное достоинство первого генерал-прокурора: "Человек, никогда не отрекающийся от своего мнения, вечно говорящий правду, презирающий всякие сделки с совестью, высказывающий смело своим согражданам, своему начальству, даже своему государю только тот взгляд, который кажется ему, по его убеждению, вернейшим, такой человек заслуживает, конечно, общего уважения. Небольшие пятна, отнимающие у картины высшую степень совершенства, исчезают перед великими ее достоинствами или же делают их еще более выдающимися".



Да, "пятна" у Ягужинского были, и они являлись естественным продолжением несомненных государственных и человеческих достоинств Павла Ивановича. Он был человеком прямым, откровенным, вспыльчивым и неуживчивым. Часто (а к концу жизни почти всегда) он, нетрезвый, громогласный и решительный, не выбирал в богатом ненормативной лексикой русском языке выражений и никого не щадил.

Разоблачения Ягужинского нравились Петру, но страшно огорчали других "птенцов гнезда Петрова", которым можно было похвастаться многим, но только не честностью и неподкупностью. Больше всего генерал-прокурор досаждал вору из воров - Меншикову, которого, в отличие от других сановников, совсем не боялся и разоблачал с пеной у рта, как только представлялся случай. А случаев этих было предостаточно.

Неудивительно, что, как только Петр I умер, Меншиков и другие сановники, оказавшиеся у власти при Екатерине I, постарались задвинуть Ягужинского. Они создали Верховный тайный совет, но в состав его Ягужинского не включили, да и должности генерал-прокурора лишили - кому же нужен был такой обличитель их пороков.

Между тем, в управлении страной они активно пользовались идеями Ягужинского. Именно он уже в первые месяцы после смерти Петра стал инициатором изменения политического курса страны, подал Екатерине I "Записку о состоянии России", в которой оценил это состояние как критическое и предлагал подумать об облегчении налогового бремени народа, сократить военные расходы, считал необходимым убавить обороты имперской машины по завоеванию новых территорий (известно, что в конце жизни Петр устремился мечтами к Индии, хотел послать корабли для завоевания Мадагаскара).

Меншиков и другие верховники своего добились. Ягужинского сначала сделали шталмейстером - главным начальником царских конюшен, а потом вообще отправили с глаз долой послом в Пруссию. Но перед отъездом Ягужинский все-таки сказал Меншикову все, что о нем думал.

Больше судьба никогда не предоставила им возможности поругаться. Когда Ягужинский вернулся в Петербург, сосланный Меншиков уже устраивался на новом месте в Сибири. Но к этому времени карьера и самого Ягужинского была сломана - "око государево" в России уже не требовалось.

Ягужинский был мужчина красивый и очень нравился женщинам. С нескрываемой любовью пишет о нем леди Рондо, жена английского посланника при дворе Анны Иоанновны: "Его наружность прекрасна, черты лица неправильны, но очень величественны, живы и выразительны. Он высок и хорошо сложен. Манеры его небрежны и непринужденны, что в другом человеке воспринималось бы как недостаток воспитания, а в нем столь естественно, что всякому видно... он исполнен достоинства, привлекающего к себе взоры даже в очень большом собрании, словно является в нем центральной фигурой".

Выходец из низов, он женился на богатой невесте - Анне Дурново, родившей ему четверых сыновей. Но в начале 1720-х гг. у нее случилось расстройство психики. Ее буйное помешательство на эротической почве сделало жизнь Ягужинского невыносимой. Он безуспешно добивался развода, основанием для которого в то время могла стать только супружеская неверность.

Высшие церковные иерархи терпеть не могли громогласного разоблачителя грехов и долго не разводили супругов. Лишь летом 1723 г. Синод издал указ о разводе четы Ягужинских: Анна была заточена в монастырь, а Ягужинский смог вновь жениться в октябре 1724 г.

Этот брак оказался удачным и по расчету, и по любви: Ягужинский взял в жены хотя и рябую (последствие оспы), но грациозную, образованную и, под стать себе, веселую и обаятельную Анну Гавриловну (дочь канцлера Головкина) да заодно получил за нее богатое приданое. В отличие от первой Анны, вторая рожала мужу исключительно дочерей...

В последние годы жизни Ягужинского штоф с водкой стал главным утешителем и товарищем бывшего генерал-прокурора, а характер его испортился окончательно. Он стал вздорен и неуживчив, часто скандалил при дворе, ввязывался во все конфликты. В 1730 году во время попытки верховников ограничить власть Анны Иоанновны Ягужинский даже пострадал - его посадили в тюрьму, узнав, что он тайно предупредил Анну о намерениях верховников.

Это краткое заточение обеспечило ему кредит доверия новой государыни. Но ненадолго: Ягужинский поссорился с новыми сподвижниками государыни, в том числе с Бироном, с которым был то не разлей вода, то страстно обличал порядки при дворе. И когда весной 1736 г. Ягужинский умер, многие вздохнули с облегчением - уже никто публично не мог обозвать их ворами и ничтожествами.



Источник


URL записи